Announcement

Collapse
No announcement yet.

обеденная пятиминутка с

Collapse

Forum Topic List

Collapse
X
 
  • Filter
  • Time
  • Show
Clear All
new posts

  • #16
    Re: Джентльмены о сигарах

    — Такая сигара точно живая. Она точно дышит. Дома мне как-то взбрело в голову держать «Марию» в герметическом жестяном ящике, чтобы предохранить от сырости. И можете себе представить — она умерла. (С)

    Comment


    • #17
      Re: Джентльмены о сигарах

      ..мням мням посмаковал..
      шо за произведение?

      Comment


      • #18
        Re: Джентльмены о сигарах

        нашел...Манн Томас "Волшебная гора"

        Comment


        • #19
          Re: Джентльмены о сигарах

          посмаковал..
          мне очень захотелось. Очень, иной раз блюдо не так хотела

          Comment


          • #20
            Re: Джентльмены о сигарах

            Десертные сигары из Бремена
            подумать только, и всего за 19 пф...

            Comment


            • #21
              Re: Джентльмены о сигарах

              Originally posted by seven View Post
              — Такая сигара точно живая. Она точно дышит. Дома мне как-то взбрело в голову держать «Марию» в герметическом жестяном ящике, чтобы предохранить от сырости. И можете себе представить — она умерла. (С)
              не исключено, шо кода-нибудь я такое попробую, хоть никада и не пыталась раньше, чё-то всегда прикольно было представлять себя в дальнем потом слегка беззлобно ворчащей на внуков каргой с трубкой, наверное, из-за Цветаевой)))

              Comment


              • #22
                обеденная пятиминутка с

                За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как дядюшка Пепин взбунтовался, перестал ходить к нам обедать и ужинать и даже не здоровался с нами, он так похудел, что его морская фуражка стала ему велика. При порывах ветра она переворачивалась козырьком назад, одежда на дядюшке болталась, и по воскресеньям, когда он надевал каучуковый воротничок с бабочкой на резинке, было видно, что этот воротничок ему так же велик, как и пиджак, и бабочка печально висела на рубашке возле первой пуговицы.

                В пивной никому и в голову не могло прийти, что дядюшка Пепин голоден, поэтому его угощали только чашкой кофе да рюмкой вермута. Вот почему, прежде чем отправиться в свою каждодневную экспедицию за красивыми девушками, дядюшка Пепин прокрадывался вдоль стены солодильни на птичий двор, заглядывал в курятники, делая вид, что интересуется курами, и, когда рядом никого не было, таскал у хохлаток вареную картошку.

                И вот нынче утром прибежали рабочие - мол, дядюшку Пепина нашли под койкой, и он, похоже, умирает, если уже не умер. И отец взял из шкафчика, украшенного красным крестом, пузырек с нашатырным спиртом и, бледный, направился в солодильню.
                А в коридоре к ним присоединились все, кто смог оставить работу. Был там и пан заместитель, который хотел посмотреть на отца в неловкой ситуации.

                Когда папаша встал на колени и заглянул под койку, где лежал дядюшка, солодильщики взяли эту койку за железные спинки и вынесли ее на середину комнаты. Потом они окружили коленопреклоненного отца, склонившегося над лежащим Пепином. Голова дядюшки покоилась на старых резиновых сапогах, из которых выбегали мыши. А вокруг дядюшки громоздились всякие лохмотья и грязные рубашки, и вдобавок там валялись два старых мышиных гнезда из клочьев бумаги. И рабочие серьезно и злобно взирали на этот контраст: отец был облачен в красивый серый костюм с галстуком в форме капустного листа, и его белый каучуковый воротничок имел загнутые кончики, перед ним же лежал его брат, которого будто бы только что выловили из реки. Рабочие смаковали этот контраст, а пан заместитель улыбался, потому что впервые за долгое время видел управляющего в неловком положении.

                Папаша откупорил флакон с нашатырем и поднес его к дядюшкиному носу. И, вдохнув несколько раз пары нашатыря, Пепин застонал и сел, чихая и перхая.

                - И это австрийский солдат?! - закричал папаша. - Что все это значит?
                И он принялся потрясать дядюшкиной рубашкой.
                - Ее подарила мне барышня Гланцова в знак своей любви, когда я посулил ей прогулку по вечернему острову, где мы собирались целовать друг друга в глаза.
                Тогда папаша взял мятые галстуки, что лежали в изголовье койки.
                - А это что? И вот это? Стыдись, ты же меня позоришь!
                Дядюшка встал на колени, а потом поднялся в полный рост, и вырвал драгоценные дары, и вернул их назад, на койку, под конскую попону.
                - Все это подарили мне первые красавицы за то, что я повезу их показать, где живет император.
                - Ну, а это что такое? - рассвирепел папаша и помавал дамским бюстгальтером прямо у дядюшки перед глазами.
                - Это преподнесла мне барышня из заведения Гаврдов, это самое прекрасное доказательство ее любви! - выкрикнул дядюшка, вырывая у отца бюстгальтер и пряча его под пиджак.

                И чем сильнее отец желал унизить дядюшку Пепина в глазах остальных пивоваров, тем суровее и с тем большим упреком смотрели все они на папашу и наконец сплевывали и один за другим отправлялись на свои рабочие места.

                Папаша уселся на койку, закрыв глаза; на нем был лучший его костюм, потому что через час ему предстояло выступить на заседании совета директоров пивоварни с докладом о том, как увеличить сбыт пива. А я стоял, засунув пальцы под лямки ранца, смотрел на отца, склонившегося над дядюшкой Пепином, и мне было стыдно - не за папашу, не за Пепина я стыдился вообще того, что дядюшка такой беспомощный, отец такой безвинный и оба они дети куда меньше моего.
                Но самым маленьким ребенком во всем городке был, конечно же, дядюшка Пепин, потому что он был одинок. Когда по вечерам дядюшка в морской фуражке отправлялся охотиться за красавицами, люди повсюду выглядывали из окон и высовывались из-за занавесок, и каждый хотел пожать Пепину руку и перекинуться с ним парой слов, но в сущности он был куда более одинок, чем безумная старуха Лашманка, которая ночевала, завернувшись в тряпье, под мостом, а зимой с кружкой в руках грелась близ церкви, старуха, за которой мальчишки бегали с криком: "Баба, где твои миллионы?"
                И так вот я стоял и вдруг проникся к папаше нежностью. Потому что он был слабым, хотя и обладал большой силой, потому что был к нам снисходителен и все нам прощал; он казался мне Иисусом, переодетым в управляющего пивоварней. Любой другой отец не снес бы такого позора и отказался от дядюшки Пепина, любой другой за то, что я вытатуировал голую русалку у себя на груди, отправил бы меня в исправительный дом, но мой папа простил меня, веря, что я перевоспитаюсь, что мозги у меня встанут на место.


                - Так что, Йозеф, - сказал он спокойно, - как ты себе это представляешь? Может, хочешь вернуться домой, в Моравию?
                И дядюшка Пепин так испугался, что упал на колени и умоляюще сложил руки, настолько устрашила его перспектива возвращения туда, откуда он десять лет назад приехал к нам в гости на две недели.

                - Все, что угодно, но только не это!
                - Ладно, и что же ты предлагаешь?
                - Я начну новую жизнь!
                - Так вот, - сказал отец, - на сегодня ты свободен, вечером приходи ужинать, а я куплю еще одну записную книжку и буду вести твою бухгалтерию. Дебет-кредит. Но это - в последний раз! Иначе остается одно: назад в Моравию, домой!

                Вечером пришел побритый дядюшка Пепин, смиренно неся в бумажном пакете морскую фуражку. Усевшись в кухне, он раздумывал, как бы задобрить матушку, которая делала вид, будто кое-что ищет - то в кладовке, то на чердаке.
                - Невестка, - робко спросил дядюшка, - у вас есть сигареты?
                - Нет, - ответила матушка.
                - Так вот вам одна тонкая, дамская, - обрадовался дядюшка, шаря по карманам, а когда нашел, протянул матушке синюю сигарету с золотым ободком. Матушка же принесла глубокую тарелку с кнедликами в соусе с хреном и поставила ее перед дядюшкой.
                И вот так дядюшка ел, а матушка улыбалась; видя же, что соус с хреном возбуждает в нем еще больший голод, она поставила разогреваться запеченные свиные хвостики с капустой.
                Он с улыбкой осмотрелся, обласкав взглядом кое-какие предметы нашей меблировки, и наконец его взор, описав круг, вернулся назад к буфету, где сидел, мурлыкая, кот Целестин.
                - О, медвежоночек, ты тоже здесь? - сказал он и погладил кота, а тот ввинтил голову ему в ладонь. - Черт побери, ну и башка у него!
                Невестка, вы на сегодня первая раскрасавица в городке! Навроде тех красоток в Трансильвании, что были самолучшими шлюхами во всей Цислейтании!

                Матушка подала ему тарелку с едой и сказала:
                - Премного вам благодарна.
                - Не за что, - ответил дядюшка, и опять он ел кнедлики с капустой, и опять матушка сидела напротив, глядя на него с огромным интересом, потому что дядюшка Пепин ел как бы и за нее. Вскоре пришел отец и сел рядом с дядюшкой Пепином, раскрыл чистую записную книжку, извлек из ящика в столе ручку и чернильницу и на чистой странице начертал: "Дебет - кредит".

                - Гм-м, - ворчал дядюшка Пепин, держа обеими руками большой поросячий хвост, из которого он высасывал сок, разгрызая шкуру и жилы, крепко державшие косточки. Изо всех сил дядюшка тянул хвост зубами, и наконец шкура подалась - и дядюшка с размаху ударился затылком о буфет, что, однако, не помешало ему снова вцепиться в поросячий хвост.

                Папаша записал на странице "Дебет" сто тридцать крон, еженедельный заработок дядюшки, а на странице "Кредит" пять крон за обед и пять за ужин.
                И вот дядюшка опять вцепился зубами в поросячий хвост, сражаясь с ним, как настоящий австрийский солдат, на тощей его шее вздувались жилы, будто канаты, и дядюшка все тянул и тянул руками поросячий хвост, крепко зажав его в зубах. И вот наконец поросячьи сухожилия лопнули, и дядя Пепин во второй раз стукнулся затылком о буфет.
                - А вот тут ты подпишешься, - сказал отец, подсунув ему записную книжку и подав ручку.

                И дядюшка Пепин взял ручку, отложив поросячий хвост на тарелку, но пока он жирными руками ставил свою подпись, кот Целестин прыгнул, схватил поросячий хвост и удрал с ним под кровать. Дядюшка Пепин - точь-в-точь как вратарь - ловко нырнул следом, и матушка застыла от изумления, а отец подскочил на стуле, потому что под кроватью рычали друг на друга дядюшка Пепин и кот Целестин, а потом они начали сражаться и (дядюшка головой, а Целда спиной) биться о доски. Потом наступила тишина, и дядюшка Пепин, будто спускаясь по лежащей на земле лестнице, вылез к нам, весь покрытый пылью, но с зажатым в руке поросячьим хвостом, которым он потрясал, восклицая:
                Австрийский солдат непобедим!

                И он уселся у буфета, вгрызаясь в поросячий хвост, он высасывал из него сок, смешанный с пылью, и искоса поглядывал на мясо, а из-под кровати выбрался кот Целестин, вбежал в комнату, где я делал домашнее задание по прилежанию, и слегка куснул меня за щиколотку одной из ног, скрещенных под столом, на котором лежала тетрадь.
                И тут из кухни донесся третий удар: жилы поросячьего хвоста не выдержали, и дядюшка Пепин врезался головой в буфет.

                (С) Богумил Грабал

                Comment


                • #23
                  Re: обеденная пятиминутка с

                  Зимой в этом городе, особенно по воскресеньям, просыпаешься под звон бесчисленных колоколов, точно за кисеей позвякивает на серебряном подносе гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. Распахиваешь окно, и комнату вмиг затопляет та уличная, наполненная колокольным гулом дымка, которая частью сырой кислород, частью кофе и молитвы. Неважно, какие таблетки и сколько надо проглотить в это утро, – ты понимаешь, что не все кончено. Неважно и насколько ты автономен, сколько раз тебя предавали, насколько досконально и удручающе твое представление о себе, – тут допускаешь, что еще есть надежда, по меньшей мере – будущее. (Надежда, сказал Фрэнсис Бэкон, хороший завтрак, но плохой ужин.) Источник этого оптимизма – дымка; ее молитвенная часть, особенно если время завтрака. В такие дни город действительно приобретает фарфоровый вид, оцинкованные купола и без того сродни чайникам или опрокинутым чашкам, а наклонные профили колоколен звенят, как забытые ложки, и тают в небе. Не говоря уже о чайках и голубях, то сгущающихся, то тающих в воздухе. При всей пригодности этого места для медовых месяцев, я часто думал, не испробовать ли его и для разводов – как для тянущихся, так и для завершенных? На этом фоне меркнет любой разрыв; никакой эгоист, прав он или неправ, не сумеет долго блистать в этих фарфоровых декорациях у хрустальной воды, ибо они затмят чью угодно игру. Я знаю, что вышепредложенное может весьма неприятно отразиться на ценах, даже зимой. Но люди любят свои мелодрамы больше, чем архитектуру, и беспокоиться мне не о чем. Странно, что красота ценится ниже психологии, но пока это так, этот город мне по карману – то есть до самой смерти, возможно, и после.

                  (С) Набережная неисцелимых

                  Comment


                  • #24
                    Re: обеденная пятиминутка с


                    Когда однажды вечером старый господин Церледер вернулся домой немного позже обычного, озорник сын схватил его тут же повыше колен и основательно отлупил. «Я тебе больше вообще не дам ключа от дома, понял!» -- сказал сын отцу. Мы не знаем, было ли это принято как должное. На другое утро мать получила от дочери звонкую оплеуху (или, скорее, -- раскатистую), за то что слишком долго стояла перед зеркалом. «Тщеславие -- позор для такого старого человека, как ты,» -- сказала возмущенная дочь и прогнала бедняжку на кухню.
                    Повсюду в мире происходили следующие беспримерные вещи: девушки преследовали молодых господ и докучали им обременительными предложениями. Кое-кто из преследуемых этаким вот образом юношей краснел от наглых речей назойливых дам.
                    Одна такая дама неприкрытым образом, средь бела дня напала на бюргерского сына совершенно незапятнанной репутации, который с криком пустился в бегство. Я же, не отличаясь особой скованностью и куда как менее добродетельный, позволил одной девушке себя поймать. Какое-то время я упирался, правда, лишь из привычной рисовки, что, однако, еще больше раздразнило пылкую барышню. Мне посчастливилось -- она меня бросила, да это и к лучшему, потому что вообще-то я предпочитаю более солидных дам.
                    В школе учителя оказались не в состоянии повторить урок в седьмой или восьмой раз, а поэтому их посадили под замок. Они плакали, потому что им так хотелось провести остаток дня за пивом, кеглями и прочими глупостями.
                    В переулках прохожие, не стесняясь, мочились на стены. Собаки, случайно проходившие мимо, справедливейшим образом ужасались этому. Благородная дама несла на своих нежных плечах лакея в сапогах со шпорами; герцог вывез гулять в открытой коляске рыжую служанку. Она вполне благовоспитанно улыбалась, показывая три шатких зуба. Коляску волокли студенты. Их постоянно подгоняли прыткой плеткой. Грабители шли за арестованными судейскими, которых вылавливали по дороге в кабаках и борделях. Зрелище привлекло множество собак, которые весело кусали задержанных за икры. Вот как бывает, когда судейские нерадивы.
                    На этот греховно-фарсовый мир нынче после обеда обрушилось небо, правда, без особого шума; оно покрыло все, как мягкий влажный платок. Босые ангелы в белых одеждах бегали по городу, по-над мостами, и тщеславно, хоть, в общем, и довольно миленько, отражались в переблескивающей воде. Пронеслись с дикими воплями, к вящему ужасу обывателей, несколько щетинисто-черных чертей, размахивающих в воздухе вилами. В целом, они вели себя очень бесцеремонно.
                    Что еще я могу сказать? Небеса и преисподняя гуляют по бульварам, в лавках торгуются святые и проклятые. Всё -- хаос, крик, йодль, бег, скачки и вонь. Наконец бог сжалился над этим презренным миром. Землю, созданную им однажды утром, он согласился без дальнейших разговоров засунуть в мешок.
                    Мгновение (слава богу, лишь мгновение) было, в самом деле, ужасным. Воздух вдруг сделался плотным, как камень, и даже еще плотнее. Он раздавил городские дома, которые налетали друг на друга, как пьяницы. Горы поднимали и опускали широкие спины, деревья чудовищными птицами улетали в пространство, а само пространство растеклось в конце концов желтой, холодной, неопределимой массой, без начала и конца, без меры и сути. Это и было Ничто. А о Ничто мы попросту не в состоянии чего-либо написать. В конце концов и добрый боженька саморастворился в скорби, вызванной припадком разрушительного неистовства, и у Ничто не осталось даже определяющего, скрашивающего пустоту персонажа.

                    (C) Вальзер

                    Comment

                    Working...
                    X